Сплав
Перед вылетом на Алтай, признаться, смутно представлял себе: как это всё будет - международный лагерь мира, водное ралли на плотах и рафтах…
Нет, конечно, некоторой информацией я обладал, о том, скажем, что в состязаниях "Чуя-ралли-89" примут участие спортсмены из 15 стран, что только из США прибывает 9 команд, и даже знал, что советские плотогоны придают слову "сплав" не только привычное значение - продвижение вниз по быстрой реке, но и расшифровывают его, как аббревиатуру, совместные путешествия - лучшая альтернатива войнам.
Но красивые слова остаются словами, если они не подкрепляются делом и душевным теплом. Здесь же, на Чуе, поэтическая метафора - "все мы в одной лодке" - стала реальностью. И, глядя на советско-американо-замбийские, или советско-непальские, или другие интернациональные экипажи (их здесь создалось немало), приходила мысль ещё об одном сплаве. Я имею в виду законы мужской дружбы (хотя среди раллистов было немало женщин) - бережные и твёрдые, как рукопожатие, лаконичные, как хлопок по плечу. Они ни разу и никем не были нарушены.
Все мы, стоявшие горным палаточным лагерем, наслаждались редким счастьем ненавязанного, нерегламентированного общения. По предложению американской делегации плотогоны жили не отдельными колониями - землячествами, а вперемешку, по-братски делились тёплой одеждой и снаряжением, вместе грелись и пели у общих костров. Майские холода с минусовой температурой многих, и вашего покорного слугу в том числе, застали врасплох. И было простуженных в избытке, и врач Валерий Иванович Печенин, к которому я заходил иногда погреться в полевую больницу на колёсах, без дела не сидел. Не попал в число его пациентов лишь благодаря тёплому спальнику, который дал мне великодушный Саша Шильнин, да гидрокостюму с плеча самого Билла Макгинеса.
На плоту и у костра понимание проходит быстрее, нежели на дипломатическом рауте. Пусть нет рядом переводчика - ты знаешь десяток слов по-русски, я когда-то в школе хватал тройки по английскому, но этого минимума неожиданно оказывается достаточно, чтобы элементарно объясняться.
"Эй, приятель, как по-ихнему сказать: "Возьми, погрейся", спрашивает у меня заросший до глаз бородой сплавщик довольно угрюмого вида, протягивая американцу армейский ватник. Это Женя Шорец, человек, выросший в тайге, он, по-моему, и в снегу спать может.
Иностранцы, как правило, были экипированы значительно лучше наших. У них и курточки, и спальники на пуху. Опытные советские туристы с горечью рассказывали: почти ничего из того, что лежит на прилавках, не годится для серьёзного похода. Всё, что на нас и с нами - самодельное, либо переделанное из фабричного. Кроме того, в страшном дефиците крупномасштабные карты. Кое-кто объясняет такое положение соблюдением секретности. Но не в эру ли спутников и космического телевидения мы живём, когда сверху всё видно, как на ладошке?! Право, смешно. А карты - это безопасность людей.
Уже в дни нашей стоянки недалеко от лагеря, немного выше по реке, погиб турист. Его пытались спасти американские каякеры - они в тот день случайно оказались поблизости, изучали пороги. Очевидцы потом рассказывали, что на одном из порогов американцы причалили к берегу, заметив людей, бросивших конец спасательной верёвки в направлении одного из камней. Там из воды показывалась голова и часть туловища человека. Верёвку ему поймать не удалось.
Беда случилась с двойкой-катамараном, гребцы не справились с бурным потоком и перевернулись. Один из гонщиков успел зацепиться за катамаран и ниже по реке благополучно выбраться на берег. Второго затащило под камень. Место там неглубокое, и он мог приподниматься из воды, чтобы вдохнуть воздуха. К моменту, когда подошли американцы, попытки помочь пострадавшему продолжались уже не менее получаса. Одному из каякеров удалось наконец подобраться к камню, вытащить из-под него человека, доставить его на берег. Пульс гонщика тогда ещё бился, но, увы, усилия подоспевших врачей оказались напрасными. Возможно их реанимированная оснащённость была под стать нашей экипировке…
Как ни горька эта история, рассказать её счёл необходимым главным образом из-за поведения американских парней. Они действовали умело и достойно, руководствуясь теми самыми законами мужского братства. Подоспей каякеры чуть раньше, и финал мог бы быть не столь горестным.
И тут самое главное время перейти к рассказу о Саше Провоторове, человеке-рыбе. Саша из той же славной когорты, что и американцы, рисковавшие в стремнине. А почему Провоторова называют ”амфибией”, сейчас узнаете.
Представьте себе картину малоправдоподобную: среди бурной воды, несущейся что есть силы на камни, среди брызг и водоворотов плавает человек. Не крутится на катамаране или каяке, а именно плавает, лёжа на искусственной доске. Она с ручками, чтобы держаться. На ногах у Провоторова ласты которыми тот, словно рыба хвостом, придаёт себе направленное движение.
На суше Саша по внешнему виду ничем особо не выделяется. Одет неброско, роста среднего, сложения обычного. Лицо круглое, глаза, как у человека, привыкшего вызывать у окружающих либо непонимание, либо восторг. Мне показалось, что в них прячется вопрос: а вы не будете меня расспрашивать о ерунде, мол, страшно мне или нет?
Ему 28, он женат, имеет четверых детей, окончил два вуза – политех. и культуры: кинофотоотделение, сейчас учится в третьем – историческом. Трудится преподавателем в туристском кружке, а также подрабатывает фотожурналистикой и киносъёмкой.
Перечисленного, по-моему, хватило бы на троих, так зачем же отцу четверых детей вдобавок ко всему прочему быть ещё человеком-рыбой?
- Я спасатель, - говорит Саша и тем самым коротко, но исчерпывающе отвечает на вопрос.
В спортивном сплаве по горным рекам профессия спасателя – ключевая. Прежде Провоторов любил работать “на живца”. Делалось это так. Если случалась авария, Саша, стоявший на страховке ниже по течению, бросался в стремнину и ловил потерпевшего крушение. Трос натягивался, и их за счёт течения как бы маятником выкидывало на берег. “Маятник” – метод проверенный и надёжный, но однажды, когда пришлось бороться за гонщика, опрокинувшегося в излучине реки, он не сработал.
- После этого случая, а тогда всё закончилось в конце концов благополучно, - вспоминает Саша, - пришла мысль о доске и ластах. Тут спасатель работает автономно, в одиночку, без связи с берегом. Зато подойти может практически к любой точке.
Как видите, совсем не чудачество, не желание привлечь к себе внимание послужило поводом для Саши Провоторова стать человеком-рыбой. Спасать человека, спасать природу, спасать историческую науку от лжи (за тем и пошёл в третий вуз) – смысл и интерес его жизни.
О Билле Макгинесе я уже упоминал вскользь. С ним мы шли последний этап – километров тридцать вниз – от порога “Бегемот”.
Но ещё раньше, в самом начале ралли, у порога “Буревестник”, я услышал такой разговор. Михаил Колчевников, главный судья, обратился через переводчика к высокому подтянутому мужчине лет сорока с загорелым худощавым лицом:
- Билл, и тебя очень прошу помочь мне сегодня на соревновании судей и представителей. Такие крупные международные состязания мы проводим впервые. Нужно постараться договориться по всем пунктам. Я думаю, ты со своим международным авторитетом будешь тут чрезвычайно полезен.
- О’кей, - только и ответил тогда Билл.
И вот я в рафте (надувной продолговатый таз с вёслами, размером 2x5 м) с Макгинесом, которого, считают одним из основателей спортивного сплава в США. Добрая половина профессиональных водных гидов в этой стране – ученики моего капитана. Кроме Билла и меня в наш экипаж входят: Дэн, тоже профессионал, журналистка Луиза и пятнадцатилетний мальчик из города Рубцовска по имени Виталик. Отец Виталия сплавляется на одном из советских плотов, а сына попросил взять в наш рафт, видимо, считая, что такое общение будет парнишке полезным. И не только в смысле совершенствования английского, важнее воспитательные мотивы. Сплавляться с самим Макгинесом, шутка ли! В ожидании этих минут Виталик весь учебный год усердствовал на уроках иностранного.
Перед последним этапом мне, можно сказать, повезло. Но не сразу. Ситуация вроде бы складывалась не в мою пользу, и казалось, что завершающий отрезок я вынужден буду преодолевать не по реке, а на автобусе. Обидно, конечно. И поскольку соотечественники развели руками: “Всё занято”, я бросился к Биллу, с которым тогда был едва знаком.
А Билл неожиданно согласился, он как раз из тех мужиков, что, если хлопают тебя по плечу и говорят “О’кей”, можно уже ни о чём не беспокоиться.
- О’кей, - сказал Билл и выдал прекрасный фирменный гидрокостюм, спасжилет и шлем.
И вот на рафте мы мчим по своенравной Чуе. Любуемся дикой природой, хохочем друг над другом, поём. А когда начинаются опасные участки, собираемся телом и духом, и капитан покрикивает на нас, чтобы мы гребли дружнее и точнее. И от того, что команды звучат по-английски, а вокруг пенится, словно плывёшь в бокале с игристым, ощущаешь себя необузданным и благородным пиратом. И тебя охватывает чувство сумасшедшего, рвущегося наружу восторга.
Вечером на последней стоянке, когда я надел последние сухие носки и блаженствовал, отогреваясь у костра, вдруг пошёл снег и “сделалась метель”. Я направился в палатку к Биллу, и он допоздна рассказывал о своей бедной юности, о первом рафте, купленном им по дешёвке пополам с братом, о своём маленьком сыне, о том, какой трудный порог был в ущелье Сгоревшего ранчо в Калифорнии…
А напоследок Билл спросил:
- Костя, у тебя изменилось мнение об американцах после того, как ты познакомился с нами?
- Ничуть, - ответил я.
Он молча, внимательно посмотрел мне в глаза.
- Никогда не делил людей на русских и американцев, - подбирая английские слова, медленно произнёс я. – На достойных и недостойных – это да. Национальность тут ни при чём.
- О’кей, - он довольно кивнул головой.
А потом – уже в Горно-Алтайске мне ещё не раз приходилось вспоминать концовку нашего разговора (и снова, чувствую, придётся). Потому что Сашу Провоторова, Билл Макгинеса, Луизу, Женю Шорца и других людей с этой “группой крови” никак нельзя поставить в один ряд с теми, кому плевать на нашу сердечную привязанность, на наши костры, песни, палатки и даже на деньги, затраченные Фондом мира. Я говорю, к примеру, о рыжем милицейском старшине, который гонял наших соотечественников, чтобы они, упаси бог, не набрались у американцев “халявного поведения”. Или, скажем, о шофёре автобуса, что потребовал, когда в салоне оказались лишние пассажиры: “Ну-ка, русские, шесть человек, встали и вышли. Не поняли?! Сейчас милиция лишних повыбрасывает. Ну?!”. И мы – русские, немцы, французы, англичане, от стыда и неожиданности в первые мгновения опустившие глаза, уже в следующую секунду дали такой дружный интернациональный отпор, что наш “водила” мигом затих. Сразу же и автобус дополнительный откуда-то взялся, и администратор, с опозданием, правда, извинялся.
Как горько, когда лакейство так напирает в союзе с тупостью и хамством.
Нет, никак нельзя этих людей поставить в один ряд: ни в русский, ни в американский.
Я, кстати, не назвал тут ни одной фамилии лишь потому, что самые беззастенчивые граждане обычно хоть и говорят: “пишите, пишите”, однако представляться не спешат, проявляют скрытность.
Ну да ладно. Как сказал классик: “их судьба оттенять героев”.
А тебе, Чуя-река, ещё раз спасибо: за обретённых друзей, упоение борьбой, размышления, на которые вдохновила.
К. Тиновицкий, (Наш спец. корр.)
Алтайский край