Две полоски

Нельзя догадываться о волшебстве

или пялиться в упор:

оно предпочитает либо полное доверие,

 либо отрицание, такое же полное.

Едешь на Байкал.

В ПВД в Тарасиху.

На Кавказ.

В славный Крым.

В Ичалки решил махнуть.

Пешком погулять.

В обнимку с катамараном.

На великах.

И если нет у тебя четырех колес, либо есть, но едешь ты отдохнуть, а значит, оставил «колеса» дома, то едешь ты электричкой.

Поездом.

Скорым.

Сорок минут.

Неделю.

Всего лишь сутки.

Первой, самой ранней электричкой, когда только дачники с корзинками угрюмо смотрят на велосипед твой, выбираешься из города.

Переполненным, душным и жарким украинским поездом; он шатается так, что кажется, если чуть сильней хлопнуть дверью, вагон отцепится. Окна не открываются, потому что заколочены, вентиляторы не работают: их нет. Кипятка никогда не бывает, а туалет похож на бомбоубежище, которое пережило пару удачных обстрелов.

Нетопленным, холодным скорым ты мчишься на Север Отчизны. Окно не закрывается, какие бы силы и под каким бы углом они ни прикладывались. По вагону гуляет сквозняк, пробирает до костей. Радуешься, что спальник был недалеко, спишь в нем. Одеяло, которое выдал проводник, стало занавеской. Красоты от него мало, тепла тоже немного.

Если же до Новосибирска решаешь ехать поездом, то обязательно вагон будет полон детей. Все ночи напролет будут сниться детские сады, просыпаться и засыпать ты будешь либо под топот, либо под плач.

Только на последней пересадке тебе повезет, и ты попадешь в некий Мир Чудес На Рельсах. Там будет биотуалет, где ты увидишь три (ТРИ!!!) вида туалетной бумаги (пусть один из них зовется сидениями для унитаза), два зеркала и жидкое мыло. Если у тебя будет верхняя полка, то она будет заправлена, и на некоторое время ты успеешь подумать, что твое место занято. Полки мягкие, даже проводники улыбчивые. Сказка. До Новосибирска такие только СК, о плацкарте таком не мечтай.

Какой бы он ни был, Тот-Плацкарт-Билет-На-Который-У-Тебя-Уже-Неделю-В-Кармане, проводы всегда будут на вокзале.

Родном, с огромной люстрой, толпой провожающих-встречающих, и все будут знать, что «мы справа».

Или незнакомом, где ты интуитивно ищешь табло с расписанием.

Похожем на храм, заброшенный сарай, теремок, готический замок или, напротив, с советскими мозаиками.

Дома тебя проводят друзья. Мама сунет в руки пакет с едой, он тяжелей, чем рюкзак за спиной. Папа будет переживать, но виду подавать все равно не станет. Он так думает.

Друзья надают с собой сюрпризов. Встанут шеренгой, и как прослезят! Либо будем смеяться, пересчитываться без конца, и придется обязательно в последний миг бежать в магазин. В суматохе что-нибудь подложат в рюкзак. Через неделю, сидя на перевале, мы вернемся сюда, когда достанем плитку шоколада, которую сейчас нам вручают торжественно «на тяжелые времена».

«Поезд длинный, смешной чудак» долго не будет показывать нос из-за поворота. Уже появится и закончится шампанское, уже скажем друг другу все, провожающие закажут по цветочку аленькому и камню горному, а поезд все не будет подъезжать.

Запыхтит, выкатится из-за поворота. Найдем вагон, запрыгнем, услышим дружественно-приветственное от уже сидящих в вагоне «Туристы…», выйдем проститься. Выглянем из тамбура, когда не выпустит проводник. Рядом с чайником откроем окно, будем кричать о скором возвращении. Смеяться и уже быть не в городе.

Состав все никак не будет отходить, и кто-нибудь, смеясь, будет толкать его. Тронемся. Нам будут махать платками, обгонять на велосипеде и бежать следом. Мы не будем плакать, только потому, что уже не здесь. Только смеяться и толкать друг друга локтями: «Смотри, смотри!»

Или будем сидеть и ждать. Никого не будет вокруг, ни друзей, ни любых людей, так как вокзала не найдется в том месте, где нам нужно будет сесть в поезд. Есть населенные пункты, где нет вокзала. Мы увидим это и будем жаться друг к другу, как к единственному понятному и объяснимому рядом. Начнет смеркаться, а мы будем ждать, знать, что поезд остановится на три минуты, а мы в разных вагонах, и нужно успеть напиться чаю перед тем, как уснуть. Когда сядем, узнаем, что чай закончился у проводника, а остановка больше 10 минут только завтра днем.

Или, напротив, вывалимся к незнакомому городу, чужому вокзалу. Стандартная длина стоянки – три минуты – а нужно успеть выкинуть байдарки, катамараны, сыр не забыть, сосчитать человекорюкзаки, успеть вынести все свое, не забрать чужое и проверить, ничего ли не забыл сосед. Будем выгружаться потоком, разом все одновременно, через окна и двери, предварительно пропустив гражданское население. Вагон будет глядеть на это чудо, а потом – бьюсь об заклад! – судачить об этом до конца поездки с соседями по купе.  

Мы проводим взглядом, поднимем руку вслед. Нам помашут в ответ из окон новые знакомые и, из соседних вагонов, те, с кем не перемолвились ни одним словом.

Поезд уедет, а потом вернется за нами.

И мы снова будем пить обжигающий чай, пахнуть курицей, которую родители дали в дорогу, бабушкиными пирогами, пиццей, картошкой, круглой, еще теплой нужно успеть будет распробовать. Доедать все, что осталось с похода, все, что успели за стоянку набрать в магазине, все, что взяли из дома, все. Что засунули с собой родители и друзья.

На всех остановках и в обязательном порядке набирать пива, либо мороженого, рыбы, сгущенного молока, фруктов, ягод, всего, чем богат тот край, где имел счастье остановится наш поезд. Будем есть, снова и снова, без конца пить чай, заваривать лапшу, ждать сорок минут от и до станций, читать залпом, обмениваясь книгами (пару книг для этого необходимо заранее, желательно на работе, распечатать), глядеть в окно, разговаривать обо все и ни о чем, успеть зашить дыру на куртке, сыграть в «крокодила», «быков и коров», «морской бой».

А еще спать, спать, спать. Отоспаться от города, выспаться из работы, выспать всё из головы и проснуться в горах. В лесу. На озерах или у реки.

Ходить курить еще в холодный тамбур. Стоять с незнакомцем, который тут же становится близок после первой же затяжки. Спросить «Куда?» Кивнуть в ответ, услыхав станцию. Да, ходить, проверять порядок станций этих, постоянно сверяя, сколько осталось, где мы, когда можно выйти. Все время забывать и напоминать друг другу. Выбегать рано утром, сонными, чтобы постоять на платформе чужого города, возвращаться и спать дальше. Стоять на платформе поздно ночью, вглядываясь в не твоего города дали, осторожно пробираясь потом к кровати между спящими соседями.

Глядеть в окно, видеть смену цвета леса, цвета неба, когда даже дома меняют цвет при смене часовых поясов.

Переводить часы или не переводить.

Шутить с проводником или терпеть соседей. Со скрипом. Пить чай, а иногда играть на гитаре.

Ехать рядом с контрабандистами, солдатами, пьяными юнцами и родителями с детьми. Опять дети.

И обязательно (если повезет, не нужно будет идти далеко, но это если повезет), повторюсь, обязательно, сходить хоть раз за время пути в конец поезда. Там в двери есть точно такое же окно, как и во всех других. Выглянув в него, можно увидеть их… ДВЕ ПОЛОСКИ, КОТОРЫЙ ТЯНУТСЯ СЛЕДОМ ЗА ПОЕЗДОМ.

Можно смотреть на них. И всё. Нет, нужно смотреть, хотя и не обязательно.

Но их видишь – все успокаивается внутри, и, напротив, тревожно сжимается. Кажется, что прямо сейчас, поймешь что-то очень важное, хотя знаешь наперед, что ничего ты не поймешь. Это просто рельсы, по которым тянется наш состав. Рельсы, и ничего другого.

Но всё, всё, что происходит до – в – после поезда, всё благодаря им. Потому что они тянутся за поездом, и бегут перед ним тоже они. И ещё потому, что мы не знаем, что причина – в них.

Полоски продолжают тянуться, и будут тянуться, пока ездят поезда, а мы забираемся и выскакиваем с рюкзаками, ледорубами и катамаранами, через двери и окна, а поезда будут ездить, пока тянутся полоски.

Как волшебство, которое старается ничем не выдать, что заметило, как ты увидел, что оно творится.