Ночной поход

Ночной поход

Если новизна дорог схлынула с весенней водой, можно вернуться в привычный быт, как в старую шубу. Однако проще и мудрей - снова вскочить на подножку движения, в котором время - такой же пассажир. Вперед, в галерею природных фигур и очертаний. Ведь все, что имеет неровную тень под луной, - живет чем-то своим.

18.30 - хорошее время подмигнуть гусю на лугу и довериться петлистой речушке, какая есть Уса возле полустанка Станьково.

В 21.30 я задвинул байдарку в кусты и отправился переночевать в лесу. Устроился на краю поляны в самодельном спальнике. Слева положил весла. Под правую руку - топорик, чтобы не потерять ориентацию в природе.  Повезло. Прямо надо мной зависли звезды. Вышли на привычную для них тропу шорохи леса. Все было мирно. Девственный сон ехал по нитям с высоты, только сунулись наперед комары и давай пытать: где, мол, раки зимуют?

Полночь. Из комариного визга в поисках ответа я окунул весло в материю залунившейся Усы. Да что это с ней случилось?!  Ссаживая байдарку в устье протоки, стоя по колено в парной воде, почувствовал в себе первопроходца. Зыбкие туманные одежды вырастают из поверхности воды. Они гипнотически тянутся вверх, вплывая в пустоту лунного света.  Луна царит над лугом. Золотой свет, Хозяин туманных одежд, объял предметы и тишину. Ровно-тихо звенит, поет бродячую песню. Из глубины каких веков вышагиваешь, какие в тебе сокрыты тонкие миры? Повстречайся кто-нибудь на берегу: "Куда, человече, плывешь?", - скажу: "В странную неизвестность". Она дрожит впереди клинком. Невидимое острие холодит и покалывает из позолоченного тумана. Берега высокие, обрывистые, набрасывают тени на голову. В водных подвалах затаились корчи, но мрак глубины нем, как сопревший лист. Мышка с меньшей опаской заглядывает в мышеловку: так осторожно тыкает беду байдарка. Ее оболочка - мое ухо. Больше вслушиваюсь, чем шевелю лопастью.   Заскрежетали под килем ветки, смычком потянули по нервам... "Смычок" оборвался. Я вдохнул тумана и нырнул в клин другой тени.

Поворот. Шальная луна, рыскавшая берегами, выкатилась на мыс. Между нами - засохшее дерево. Близость ночного светила сбила дыхание.  Гребок - и силуэт кроны черной молнией возник на желтом диске.  Крадусь мимо дерева-истукана. Слепой увидел бы больше. Не тороплюсь: пусть глаза что-нибудь подскажут, а они-то над тенью! Падающая с берега желтая полоса разделила меня надвое: голова в свете, плечи во мраке.   Фрак глухой мглы сковал грудь. В немоте горячо "затикало" сердце. Весло щупает. Что-то ударило в шкуру байдарки, шмыгнуло под пяткой. Колено подскочило. Это корч. Я замер, как фотография. Луна отделилась от дерева, посеребрила верхушку корча.

Речные винты частой штопкой заходили в ночи. Зигзаги да зигзаги. Луна раскрасила меня с бока, зашла в спину и вот мазнула лицо немым светом. К утру быть мне желтому, а туманные холодные косы разрисуют в зебру.

В четвертом часу завиднелось. Одиночные деревья стали цепью. Берега понизились.  Речка раздалась вширь. "Хлюп-хлюп", - бредут лопасти по воде. Тишина закупорила уши. Байдарка качнулась. Ай-яй! Я уснул между гребками: хорошая возможность "клюнуть" носом в гладь.

- Тут-то ты и узнаешь, - говорю себе, - где раки зимуют.

Весла чиркнули по дну. Быстринка прокатила по перекату и едва не столкнула с опорой пешеходного мостка. На пригорке - деревня Ляховичи. Не слышно петухов. Спят голосистые оракулы: туман ли попутал? Сидят молчаливо на шесту. Мой шест - байдарка, но туго с равновесием: клонит влево и вправо.

Туман схватился: выгребай и заползай в нишу. Вдруг из непроглядности вылез мост. За ним - обрыв с хорошим выходом. Это спасательный круг для бродяги, у которого глаза не размыкаются - тянут гирями на дно. Байдарку - наверх, затекшую спину - в спальник: пусть расслабится на буграх, что нарыл трудяга-крот. Стало хорошо. Деревенского лая не слыхать. Под туманом в спальнике тепло, да и комарам носы подъел. Я отключился.

Проснулся от шевеления. Вжик "молнией": прильнув ко мне, лежит большой лохматый пес. Признал в бездомном родню. Я повернулся набок, подставив спину четвероногой охране. «Пусть сторожит.  Вздремну без опаски за байдарку».

Длинное, как год, дневное плавание перешло в ночное, уже на реке Неман. Раскинулся  вширь за деревней Николаевщина и обмелел. Стал, как стекло: гладкий, да не скользит. По самой середке бреду под луной. Берега далеки, и все вокруг не близко. Со мной - только вода. Да еще на веревке байдарка рыскает. Босые ноги топчут прикрытый водой песок.  С берега гремит дискотека. Турбаза "Высокий берег". Бой ударника путается в ногах. Мне диковато: ночь - мой дом, а тут кто-то лезет в его окно. Два мира. Мой, непричесанный, с дымком в волосах. Свистит по хребтине горьковато-сладкая плеть одиночества. Ветер шершавит ладони, толкает в плечо. И другой мир - шумный, распотевший. И каждому свое в этот час.

Берега сдвинулись. Байдарку встретила глубина: "Что везешь?". Везу усталость свою. Отоспаться бы, а потом утрясать ворох речного расстоянья. Только рано мечтать: впереди путь. Кромешно, и не видно, куда Неман повернул. Я потрогал веки: может, глаза закрылись? Да нет! Смотрят, но не видят. Перестал грести, доверился воде. Байдарка дрогнула. Это течение к берегу прибило. В лицо дохнул обрыв и крутой поворот. Ясно, куда смотреть. Коридор открылся в ночи. Пройти, не споткнуться.  Обострилось чутье. Что-то сдвинулось в тайничке инстинкта. Глаза заприметили сгусток черноты. К нему ближе и ближе на цыпочках. Руки в напряжении. Весло невесомо. Дерево-утопленник рогатиной навстречу. Объехал настороже. Рогатина осела, растворилось. Время раскинулось бездной. Нет островков, нет отсчета.

За поворотом на обрыве костер. Высветил двоих рыбаков и негромкий разговор. Я проплываю так близко, что мог бы весло подставить искрам. На секунду стал третьим, но меня для них нет. На  щеке тепло огня.  Призраком скольжу мимо.

Но не один я на воде. Заслышав плеск весла, утки ныряют. Стоит поравняться - оглушительно взрывают воду из глубины.

- Бах-бах-бах, - уносится их очередь от весла за корму - в ночь. Живые звуки заставляют вздрагивать, и здесь не до сонливости. Я никогда так часто не пугался, как за эти два часа. Но это - сходная плата за еще одну прожилку впечатлений. Потом лишь коснешься, и она шевельнется золотистыми туманными одеждами.

   Олег Воробьев,

      Минск

      август 1996 г.

      дата правки : 13.09.2012